Энн Хогеруд из Норвегии вяжет шапки с призывом против насилия в школах: Mot Mobbing

По ее мнению, эти шапки должны, во-первых, напоминать учителям о существующей проблеме, во-вторых, побудить самих ребят говорить об этом. Энн отправила две штуки - с золотыми и серебряными буквами - наследному принцу и королевской чете.

Недавно отмечали день рождения школьной подруги. Откупоривали шампанское, отщипывали от гроздей виноград, болтали; поскольку за столом вместе собрались целых три одноклассницы, вдоволь сплетничали о других одноклассницах, которые за столом не собрались. Ну, всякое такое: Танька десятый год в Америке, она с мужем-американцем познакомилась на сайте знакомств, а Наташка (не я) сто лет в Австралии, причем добралась туда автостопом, Ленка внезапно в Исландии, а Юлька помыкает своим ничтожеством на местах, этот её муж, он без разрешения не переключает и скорость в автомобиле; Семен в международном розыске, Водянов - шишка в мэрии, Хомяков спился, продал квартиру и бомжует, зато у Тани роскошная новая грудь, крутой мотоцикл плюс молодой бойфренд с длинными волосами, забранными в хвост. Мы болтали, и это было весело, несмотря на весь международный розыск, но вдруг прозвучало: «а что там у Кати такой-то?», и мы разом заткнулись, и перестали смеяться, и стало слышно, как зверски жужжат комары, и кто-то спешно предложил поднять бокал за виновницу торжества, и мы плеснули шампанским, но упорно смотрели в стол, ловко сколоченный из отшлифованных досок. Стол располагался на даче именинницы, и рядом был мангал, и шезлонги, и ветви яблонь склонялись, тяжелые от плодов. И озеро неподалеку, где деревянные мостки, плакучие ивы, красота и рай. Но.

День, когда Катя появилась в нашем классе, пришелся на середину второй четверти. Как правило, новичков с нетерпением ждут 1 сентября, девочки желают видеть интересных новых мальчиков, мальчики мечтают о красивейших девочках, новых королевах школы. А тут пришла Катя, ее привела завуч по воспитательной работе, строгая и прямая Лидия Васильевна, гордо закинувши свою голову, отягощенную педагогическими поэмами. Катя в рост оказалась ровно вдвое ниже завуча. Нескладная, еще и сутулилась. Карман на фартуке надорван и пришит через край контрастной ниткой. Форменное платье под мышками пожелтело от пота. На ногах кеды отечественного производства, от кед пахло кисло. Завуч ушла. Катя осталась.

Впрочем, по имени ее никто не звал.

Её называли «опущенка». С Катей никто не хотел сидеть за одной партой, ходить вместе на перемене, дежурить в паре или что там, убирать мячи после баскетбольной разминки, шептаться у зеркала, меняться кофтами и вместе красить ногти польским лаком оттенка «дикая слива». Про Катю говорили, что она «дает себя зажимать», и ее действительно зажимали в углах гардеробов потные от волнения шестиклассники, трещали синие костюмчики с буквариками на шевронах. Происходило в раздевалках спортивных залов, на лестницах, в темноте лаборантских келий и просто так, в классных комнатах, между третьим и вторым рядом парт. Катя не вырывалась, иногда краснела, иногда закрывала глаза, даже зажмуривала, ощущая на груди яростные мальчишеские пальцы.

Говорили, что Катя «уже делает это», говорили, что она не пойдет на обязательный медосмотр, потому что «не девочка», такие определения были в ходу. На медосмотр Катя и вправду не пошла, принеся обширную справку через две недели о болезни ОРВИ, но ничего это не изменило, на уроках она сидела одна, без огонька получала свои скучные двойки, и фартук у нее всегда был мят, и волосы висели снуло, и никто не бросал ей смешных и глупых записок, никто не заставлял расписываться в девичьих «альбомах-песенниках», никто не звонил по телефону с вечным вопросом «привет, что делаешь?». Вызванная к доске, она мгновенно заливалась малиновой краской через лоб к шее, и тощая шея тоже становилась малиновой, и плечи, наверное, горели под форменным платьем, нелепо топорщащимся.

Семья Кати проживала в служебной квартире на первом этаже, такие квартиры даются дворникам, коими и трудились Катины родители, и было известно, что у нее пьет не только отец, что было знакомым явлением, но и мать. «Вашу мамку ведут», - регулярно колотили в дверь соседи или просто прохожие, и Катя со старшей сестрой принимали на руки легкое материно тело в бедняцком синем пальто.

И имел место ужасающий по сути классный час или даже хуже – пионерский сбор, где разбиралось поведение нескольких мальчиков из класса, совершенно разных мальчиков – красавца Петрова, хулигана Якушева и нелепого толстяка Забиянцева. Разные мальчики стояли перед классом, красавец Петров широко улыбался всем жаждущим его улыбки, хулиган Якушев замышлял очередное болванство и хотел курить, а Забиянцев просто стоял, и на его животе топорщилась рубашка, пуговицы рвали петли. Классная руководительница, срываясь на сиплый бас, в сильных деталях описывала неприемлемую для пионеров ситуацию, когда пионерка нарочито переодевается перед распахнутым окном, а три пионера смотрят на это дело с улицы. Катя даже и не краснела, а молча и тупо смотрела в окно на околошкольную территорию, жилой дом через забор и детскую площадку, где как раз и мечтал курить хулиган Якушев.

И это, оказывается, невозможно вспоминать, это ужасно стыдно, у меня и сейчас горят щеки от стыда, потому что, кто знает, если бы я вдруг подбежала к ней и дунула в ухо, и закричала бы: «Ну, Катька, ну и колготки у тебя, нефинты себе!» «Нефинты себе», такая была принята форма удивления.

Так вот, может быть, это бы как-то повлияло на ситуацию, изменило к лучшему; об этом же, я уверена, думали мои подруги Марина и Света, пристально изучая столешницу в Маринин день рождения, рядом взрослые красивые дети, автомобили, семья и все получилось вроде бы, и Энн Хогеруд существует по-настоящему в Норвегии, и вяжет шапки против насилия в школах, на одну шапку у нее уходит около трех с половиной часов и около трехсот граммов шерсти.

Наталья Фомина